В 11 я заглянула в фб, увидела пост Татьяна Ратуш про то что если кому снега — то на улице Яффо он еще есть. Автобус в Иерусалим у меня за углом, через 20 минут я была на остановке. В шапке и варежках.

Я томилась эти дни, когда читала тех, кто был под снегом в Иерусалиме. И ехала к снегу, как на свидание. Шапку с непривычки поправляла всю дорогу. И когда он показался на обочине — таким, как и положено быть снегу на обочине дороги еще и после дождя — я ему сильно радовалась.

Мне нужен снег, он часть меня. Моему глазу хорошо и с белым, до такой степени белым, что на него как на затмение лучше смотреть только в тёмных очках; и с таким придорожным, когда он серый, как брошенные псы.

Но для меня он часть дорог к моим домам. Ритм года, холод, украшение. Снег может всё обострить, или сгладить хотя бы на время.

Я приехала, и выбежала на улицу из здания автовокзала как гончая на охоте. Шла пешком в сторону старого города, топталась на каждой куче снега, скрипела этим настом, оставляла в нём следы. Видела много народу в пальто, а это любимая моя одежда.

Мокрые от дождя трамвайные пути, вдоль которых собраны полосы снега, и почти взрослые подростки со снежками, один снежок случайно прилетел человеку в темно-зелёной фетровой шляпе. Человек покупал лотерейный билет и даже не вздрогнул.

Всё верно, от главного ничего не должно отвлекать. Или за несколько дней иерусалимцы привыкли к снежкам.

Чтоб успеть вернуться пока ходят автобусы, у меня было на город два часа. Два часа чистой радости в шапке с пингвином, купленной в Варшаве. В Израиле в ней я еще не ходила. И в послеснежном Иерусалиме я первый раз.

Я выпила кофе, купила домой суп, попала под дождь. На автобус возвращалась с беспорядочной музыкой в ушах — Джони Митчелл, Океан Эльзы, A-Ha. Навстречу попадались люди в пуховиках и кроксах. Столичные жители вечного города шли с рынка с пакетами, без зонтиков, никуда не торопились. Всё пройдёт, шабат настанет, а кроксы снегу не помеха.