А я собираюсь в дорогу. Полечу в зиму, в снег, в Екатеринбург на кинофестиваль «Кинопроба» и к родителям в Снежинск. Меня пригласили себя показать, на других посмотреть. Там будет столько богатства на что и кого посмотреть. Я так обрадовалась что лечу. Соскучилась по маминым котлетам, по зиме, по снегу, по утреннему и ночному морозному воздуху. И чтоб ходить замотанной шарфом, но обязательно без шапки. Соскучилась по возможности сидеть в зале и смотреть кино, много кино. Потом открыть программу фестиваля, восхититься и опять смотреть. Котлеты не буду есть в темноте только потому что они вызывающе пахнут счастьем и могут отвлечь от

Неделю назад я шла по улице и звонила одним дорогим мне людям. Об этом разговоре и про них самих я написала у себя в фб. Как один человек в 88 лет спокойно и нежно ухаживает за своей лежачей много лет женой. Это ухаживание стало ритмом жизни, распорядком дня, остовом всего. И, наверно, это было сложно и физически, и эмоционально. Но тяжести в этом всём не было, было достоинство. По отношению к жизни и своей женщине. Я помню дом, мимо которого я шла, когда в субботу Вике дали трубку телефона, она в неё дышала, говорить уже не могла. Я что-то говорила,

У моих родителей есть одни давние друзья. Совсем особенные люди со своей особенной жизнью. Большую её часть занимала классическая музыка, книги и их отношения. Это было какое-то взаимное служение, ухаживание за жизнями друг друга. Вика была очень быстрой, её танец одновременно происходил вокруг кабинета обожаемого Вовочки, супа на кухне, музыки в голове и на работе. Вика и сейчас еще есть, лежит уже несколько лет. А он ухаживает, трогательно, сложно, всему научился. Ему 88. Купает, переодевает, всё меняет. Ни на что не сетует, никого ничем не хочет волновать, благодарен по настоящему просто за звонок и разговор. Я знаю где в их

По дороге домой с собакой Зойкой делала ревизию желаний, и поняла, что на одно их стало меньше. Больше не хочется так сильно в один любимый минский дом, в котором было много счастья и много детства. Дом обжит историей семьи до сантиметра, включая потолки. Я хотела в него ехать отовсюду, где была. И вдруг поняла, что на месте желания пусто. Оно как будто осыпалось осыпалось по чуть — чуть. Дом есть, стоит пустой, из него все уехали, разлетелись. И по разным причинам всех собрать опять там не очень возможно. А все и были условием счастья. А безусловно, так чтоб просто в

Уже много лет я снимаю кино. Для этого ушла с телевидения, чтоб делать своё, то что близко и где понимаю и знаю. Это документальные истории о людях семьи. Любой семьи, где чтят свою историю. Другие люди мне не пишут, других не убедить что это ценность. А это она. И снятое камерой с каждым годом становится только ценнее. Я не буду сейчас про кино, я хочу про другое. Про то что имеет к нему отношение, но не только к нему. Про разговор, когда не на ходу. А потому что стало интересно. Мы очень многого не знаем о тех кто рядом, именно

Возвращалась ночью от друзей, отмечали израильский новый год в сентябре. В наушниках Том Уэйтс, в голове много чего, и вокруг чувство 1го января. Возможно, я давно не ходила ночью из города в город, и это чувство — что завтра что-то первое опять — может быть разлито каждой ночью даже среди пальм. Но оно никуда не делось и утром 7го. Бесценная тишина карусели внутри себя, и там как-то красиво и верно всё подсвечено. И во внутренних шкафах — комодах тоже порядок, хотя не стопочкой, как я люблю — чтоб ровненько, без складочек, и обязательно совпасть по цвету. Но вдруг нарядный этот

К момену, когда мы отдаём людям их кино — с ними, про них, с их историями и чувствами — мы знаем его наизусть. Истории эти перестают быть чужими, и я делаюсь на одну историю больше, мне это важно. Но самое главное — это важно всему что рассказано. Сказанное оно же дышит и длится. История живёт человеком, им же или другим она продолжается или останавливается. И сохранить её труднее, чем забыть. Помнить, знать — это процессы сильно дольше и сложнее. Я знаю, есть то что хочется забыть. Но я сейчас о том, что важно сохранить. Мне пишут люди, которым не нужно

После разных дневных дел в очереди сегодня было еще несколько. Пожарить на сливочном масле куриную печень, чтоб много лука колечками, и розовую соль и чёрный перец. Запить португальским портвейном, уехать на море. Хорошо когда мечтаешь жить на море, и тогда когда живёшь уже на нём, все становится на заранее обжитые мечтой места. А я про море не мечтала. Поэтому приезжаю к нему всегда, как в гости. Сажусь примерно в 5й ряд прибрежного партера. И удивляюсь. Большой воде, тому что я так близко, большому небу, которое над морем тоже море. И солнцу. У солнца каждый вечер с морем своё шоу. Сегодня

Не каждое утро для меня начало, но каждый закат продолжение. С ним просто связано больше. Больше радости, покоя, якорей. Наверное, из-за дороги, которую я разрешила себе два года назад. И в этой дороге каждый закат был в новом городе. Но сначала был полёт до Лиссабона, и самолёт мой опоздал на другой, в Порту. Но всё равно потом я прилетела, всё нашла, ушла в дорогу. И дышала потом перед каждым лесом как перед родами, тревожно было заходить туда самой. Но за меня мой лес никто не пройдёт. Однажды в нём мне, наконец, попались спутники, две девушки — немки, я сильно радовалась,

Я помню только дни рождения своих бабушек Сони и Фани. Сегодня вот у Сонечки. Дни рождения, точки входа. Про выход тоже надо знать, конечно. Потому что в чём-то ты точно продолжатель, носитель. Мы все носители. Наш жёсткий диск носитель разных голограмм. А голова прекрасный строительный материал, поэтому я легко вижу как мы с Соней сидим за столом, ей всё еще 80, потому что я хорошо помню тот её день рождения, а я как сейчас. Мне очень удобно говорить из сейчас, я доросла до вопросов — разговоров. И рассказываю Соне что у меня есть рыжий сын, её правнук. И что руки